Маленькие большие солнца

«До свиданья, мой любимый город…. Я почти попала в хроники твои… Ожиданье – самый скучный повод…» - слова из песни Земфиры, как и всегда, были в тему и вгоняли Аню в тоску. Тоска везде, во всем… В каплях моросящего дождя, в осенних листьях, в гудках подъезжающих поездов, в шуме толпы на вокзале, в голосе диктора, сухо объявляющего прибытие и отъезд тысяч душ, судеб, трагедий и комедий.

Маленький мальчик в грязной и ободранной одежде подошел к ней и жалобно посмотрел в глаза. Аня дала ему рубль. Обрадованный, он спрятал деньги в карман и побежал куда-то. Встретив своих друзей, стал что-то громко и оживленно рассказывать. Прислушавшись к словам, которые звучали, Аня скривилась и отвернулась. Мальчику было лет десять.

Объявили посадку на ее поезд. Как приговор. Хотя ей-то что, она сама захотела уехать. Только расставаться с городом было немного жаль. Она успокоила себя словами, что это не навсегда, и оторвала от пола неподъемную сумку.

«Черт подери, на месяц-другой еду, а вещей набрала…» Проводник проверил билет, подмигнул ей и помог занести сумку в вагон. В нос ударил запах туалета, креозота и людей. В купе было пусто и пока еще относительно чисто. Аня с трудом поместила вещи под полкой, поставила бутылку с минералкой на стол, сбросила на пол кроссовки и засмотрелась на мокрую суету вокзала. И опять тоска… А вон и тот мальчик. В руках у него полупустая бутылка. И вряд ли это вода. Чего и следовало ожидать. Эх, милосердие… Пожалела мальчика…

Капли рисовали на стекле странные узоры, в ее голове одна за другой проносились странные мысли:

«Куда? Зачем? Надолго ли?

Я ведь все решила заранее. В столице поработаю и вернусь…

Куда вернусь? Зачем? Надолго ли?

Ну, домой. Жить. Навсегда. Пока опять уехать не захочу.

Куда уехать? Зачем? Надолго ли?

Пока не знаю.»

Поезд тронулся. Медленно набирали обороты железные твари – колеса. Все быстрее куда-то в никуда двигался город – ее любимый город…

Дверь купе резко отъехала и, ударившись, отскочила. Аня повернула голову. В дверях стоял молодой, запыхавшийся парень. На нем была черная кожаная куртка, и…длинная черная ряса. В руках – сумка.

- Четырнадцатое место здесь?

- А ты, что, юный священник? На двери написано.

Юноша улыбнулся и залился краской.

- Не совсем… Хотя почти. А что?

- Брюки у тебя симпатишные, - сказала Аня, кивая на рясу.

- Мне тоже нравятся.

- Да ты заходи, располагайся. Как тебя зовут?

- Андрей. А вас? То есть, тебя? То есть…

- Аня. Можно на ты.

- А можно глоток воды? А то я бежал, запыхался…

- Бери, конечно.

Поезд разогнался, как будто опаздывал куда-то. Он раскачивался из стороны всторону, как пьяный, спотыкался на стыках и стрелках, кряхтел и посвистывал…

…Ее тошнило. Тошнило от всего. От дождя, который уже третий день стучал в окна, но не реагировал на ее нервное «Войдите!». От насморка, который появился оттого, что она промокла под дождем. От груды скомканных листов бумаги в урне, содержание которых ее ни коим образом не устраивало. От железного скрежета и электрического гула ее старенькой «Ятрани». От сосательных конфет, которые обычно помогали ей работать и заставляли тратить уйму денег не столько на самих себя, сколько на дантистов. Она знала, что если ничего не напишет за эту неделю, ее выгонят. Работать уборщицей она не хотела. Но газете было совсем невыгодно платить ей просто так. А писать было решительно не о чем. Разве что о дожде. Только и всего. Но читатели «Криминальных новостей» вряд ли оценили бы это. Пусть это желтая бульварная газетенка, пусть это ниже ее достоинства, но там неплохо платили. Аню почти устраивала ее работа. Только, похоже, сама Аня перестала ее, работу, устраивать. Тщетные попытки спасти положение лежали в урне для бумаг мертвым грузом.

«Я – плохой журналист. Неудивительно, что работаю в такой продажной дыре. Была бы хорошим, могла бы хорошо написать, даже если бы было так плохо, с трудом за машинкой сидела бы. Нет, надо пытаться.»

Несколько строк – и новый скомканный листок оказался в урне.

«Ну, я же говорила!»

На кухне дал о себе знать закипевший чайник. Только кофе тоже уже не спасал… Она выключила чайник и вернулась в комнату. Сложила машинку в футляр. Сняла трубку и набрала номер:

- Здравствуйте, это справочная? Подскажите, пожалуйста, когда ближайший поезд на Москву?

- … через две недели.

- По-моему, это слишком длинные каникулы.

- Вы что, хотите поскорее от меня избавиться?

- Ну что ты, сынок! – мама с укоризной взглянула на папу. – Вовсе нет! Мы просто беспокоимся о тебе! Ты еще не совсем привык к возвышенной, духовной жизни. А слишком долгий срок мирской, приземленной суеты может лишить тебя всего, чему тебя пытались там научить.

- Хорошо бы… - прохрипел он себе в чашку с чаем, тихо, чтоб никто не слышал.

- Что? Ты сказал что-то?

- Нет, мам. Чай горячий, я пытаюсь его остудить.

- Я уже говорила, что эта тема не обсуждается.

- Но я же могу обжечься…

- Ты будешь делать то, что мы тебе скажем! – Вмешался отец, дожевав печенье. – И не смей перечить маме.

- Я же только…

- Ты будешь там учиться! И то, что не смог сделать я – сделаешь ты. То, что делал твой дед, прадед, прапрадед и кто там еще дальше. Благо, теперь за это из комсомола не исключают – комсомола-то уже и нет.

- Но, папа…

- Никаких «но»! Слушай, что говорит отец! И не вздыхай! - Снова отозвалась мама.

Андрей изобразил на лице покорность, но формы жестов, символы и фигуры, которые выделывали его руки под столом, заставили бы сомневаться, что он – ученик духовной семинарии. Да и вообще, что христианин.

- Денек еще побудешь дома, а потом отправляйся назад. Вижу, пребывание здесь не идет тебе на пользу. А там, как-никак, общежитие. Есть где жить.

Андрей не знал, радоваться ему или плакать. Во время каникул в семинарии оставались только те, кто живет уж очень далеко от Москвы. Поэтому, старались погулять хоть там. Многие, конечно, только читали, ничего не слыша вокруг. Но с некоторыми могло быть и веселее, чем дома. В любом случае, он уже давно для себя решил, что ни от чего в этой жизни не будет расстраиваться, что во всем будет искать только радость и веселье. Как ни удивительно, у него получалось. Правда, сейчас он обжег язык горячим чаем, и мог только молча заглядывать в чашку…

…В чашке отражалось звездное небо. Андрей поднял глаза, посмотрел на Аню. В ее глазах, на ее лице плясали сумасшедшие языки пламени.

- Мы с тобой тоже сумасшедшие, как этот огонь. – Произнесла она задумчиво, сжимая чашку между колен. - Ведь правда?

- Странно, я только что как раз об этом подумал! Правда, конечно!

- Если кто-то узнает, что мы здесь, меня посадят за совращение несовершеннолетних!

- Что значит «совращение»? Мы же просто друзья. Да и вообще, ты для меня слишком старая!

- Вот тебе! – она запустила в него шишкой и захохотала. Смех ее разнесся эхом по тихому пустынному ночному лесу. А шишка попала аккурат в чашку с чаем. – А если серьезно, то, уж поверь, если твоя мама узнает, что ты не в семинарии, а здесь, в лесу, с почти незнакомой женщиной, которая тебя на семь лет старше, то она уж найдет, что придумать, чтоб и тебе, и мне устроить веселую жизнь!

- Пожалуй, ты права…

- Да, наверное, только такая ненормальная, как я, может везти с собой в Москву спальник! Зато, как видишь, пригодился!

- Еще бы… Только если бы их было два…

- Ты бы замерз! Или мы бы просто двумя сразу укрывались.

- И то правда… А знаешь, с чем нам очень повезло?

- И с чем же?

- Мы когда уезжали с вокзала, дождь был. А здесь сухо совсем…

- Стой! Тихо!

- Что такое?

- Тихо!!! – она повернула голову в темноту и пыталась что-то там разглядеть. – Ты слышишь?

- Нет. Все тихо.

- Звон какой-то…

- Какой тут к черту звон? Ближайшая деревушка с церковью в радиусе десяти километров отсюда, не ближе. Разве что поезд на железной дороге.

- Да нет, не то… Какой-то очень тонкий звон, как колокольчик. Где-то близко…

- Слушай, хватит меня пугать. Не смешно. Ничего я не слышу…

- Да что это, у меня в ушах, что ли?

- Не знаю… - Он попытался изобразить улыбку на лице, но страх брал свое.

Одни в большом лесу… Над головой – небо с маленькими солнышками, не мешающими друг другу светить. А вокруг – тьма. Черная, неизведанная, загадочная и таинственная, в которой, кроме высоких, древних сосен, могло быть все что угодно. Кусочек этой тьмы, в центре которого горел костер, принадлежал им. А звон, который мерещился Ане, вроде бы был где-то дальше, вне их владений.

Вдруг ее зрачки расширились от ужаса. Из-за тени деревьев на освещенную поляну вышла девушка. Она была невысокого роста, спутанные рыжие волосы длиной примерно до подбородка и черное просторное платье развевались, хотя ветра не было. На шее висел какой-то странный знак, по форме напоминающий звезду. На запястье руки, в которой она держала колокольчик, были видны браслеты разной формы и цвета. Она шла босиком по сосновым иглам беззвучно, как будто не касаясь их, прямо навстречу Ане и приветливо улыбалась. Страх отступил, растаял. Аня улыбнулась в ответ. Какое-то странное приятное чувство охватило ее. Как будто все тело ее было переполнено то ли теплым светом, то ли голубым искрящимся электричеством.

- Тебе не холодно?

- Нет…

- Ты же босиком…

- Я не отсюда… Там, где я, мне тепло.

- В смысле?

- Долго рассказывать. Да и вообще, это не важно.

Аня заметила на шее девушки, над звездой, хрустальную каплю. Чистую, как застывшая слеза. А внутри – солнце. Как ни странно, оно светилось. Такое же маленькое, как те, что на небе, между верхушками сосен, только свое собственное. Девушка заметила Анин взгляд:

- Красиво?

- Ага…

- Это подарок.

- От кого?

- Пожалуй, это мелочь. Ты все равно не поймешь. Да это и не важно.

- А что же тогда важно?

- Мысли важны. И дела. Хотя дела и мысли – почти одно и то же. Когда ты о чем-то думаешь, это что-то происходит, только исполняешь не всегда ты. Кажется, что случайность, а, на самом деле, ты сама этого хотела.

- Интересная точка зрения. Никогда не думала об этом.

- Вот ты, например, говорила себе, что ты - плохой журналист, что не сможешь ничего написать. И не смогла. А я сейчас говорю: ты напишешь. Я знаю.

- Что?!?!!! Откуда ты знаешь?!!!!

- Какая разница? Не важно это. Важно то, что я говорю.

- Ты, наверное, ведунья или ясновидящая? Но ведь это все неправда! Так не бывает!

- Если ты не веришь во что-то, то никто не заставит поверить.

- А что значит твоя звезда? Хотя, можешь не отвечать. Догадываюсь, что ты скажешь. Это тоже не важно, да?

- Звезда… Звезды – это маленькие солнца. Вернее, это большие солнца, а нам кажется, что они маленькие. Мы их недооцениваем. А они – нас. Они – мелочи, они не важны, они не греют. Ими можно только любоваться. Большим Солнцем мы не можем любоваться. Оно – наше, оно над нами, и не позволяет нам вот так вот просто на него смотреть. А другие солнца, маленькие, они чужие, они над кем-то другим, и только им, другим, запрещено, а нам можно.

- Давай полюбуемся сейчас!

- Давай!

Обе подняли головы и стали смотреть. Объемный, прозрачный холодный воздух, кроны сосен, а еще выше – звезды. Они смотрели очень долго, не проронив ни слова. Привычные очертания созвездий складывались в какие-то странные картинки, буквы, слова, иногда даже предложения. Аня не верила своим глазам. Как этого можно было не замечать раньше?

- Ань, что ты там увидела? – голос Андрея прозвучал как-то нереально, как из ниоткуда. И как будто разбудил ее, вернул к реальности. Она услышала потрескивание костра, шорохи леса, голос филина из глубин чащи…

- Что?

- Что ты там увидела?

- Звезды… А ты разве не смотрел с нами?

- С кем это с вами? У тебя, что, раздвоение личности? А колокольчики у тебя в ушах больше не звенят?

- Подожди, ты что, спал?

- По-моему это ты куда-то в лес засмотрелась. А потом на небо. Вот я и спросил, что там.

- Аня глянула туда, где несколько минут назад стояла странная ночная гостья, но там никого не было.

- А девушка где?

- Какая девушка? Ань, ты в порядке?

- Ты серьезно ничего не видел?

- Нет. А должен был?

- А я что-то говорила? С кем-то разговаривала?

- Нет. Просто смотрела. Я думал, ты думаешь о чем-то. В облаках витаешь…

- Тьфу ты, чертовщина какая-то. Рыжеволосая девушка в черном, с колокольчиком… Со звездой на шее…

- Ань, давай спать, а? По-моему, ты устала.

Недалеко от костра они сгребли в кучу иголки, сверху сложили одежду и легли сами, укрывшись Аниным спальником.

- Знаешь что, Андрей…

- Что?

- Завтра я еду домой, а ты – в общежитие.

- Так быстро?

- А вдруг тебя ищет мама? Вдруг она туда позвонила?

- Послушай, она бы не позвонила. Продуктов у нас еще на пару-тройку дней. В чем дело?

- Мне страшно… Я боюсь…

- Чего ты боишься?

- Себя, леса, девушки в черном, хотя она была очень доброй… Боюсь… хотя все это мелочи… совсем не важно…

- А что же важно?

- Мысли и дела…

- А в Москву ты со мной не поедешь?

- Ты поедешь сам. Обменяемся телефонами, как-нибудь еще встретимся. Я знаю.

Угли в костре больше не горели, а только тлели. Ветки сосен, склонявшиеся почти к костру, переливались красно-оранжевыми вспышками. А между ветками виднелось небо с россыпями маленьких, но на самом деле больших, чужих и неважных солнц…

9.11.2000