ОСЕННИЙ ДЕНЬ

(этюд)

 

         Я живу круглые сутки. Круглые потому, что меня с детства научили их так называть, а вообще-то они у меня треугольные, потому что состоят их трех частей. Мои суточные треугольники – далеко не все правильные и равносторонние, но все они начинаются в левом нижнем углу, каждом из которых – немытая посуда. Там я ем. Бесполезная трата времени, а научиться не есть – не получилось. Все равно хочется.

         Первая треть проходит гладко, и даже иногда скучно – это уж как получится. Но я бы ни за что он нее не отказалась. Она – основание треугольника. Она – время от 8 и до обеда. Время – коктейля из букв, формул, понятий, терминов и их определений, давно случившихся событий и летающего в солнечных лучах мела, потревоженного недостаточно влажной тряпкой. А еще – время листов. Иногда даже желтых – от времени – но линованных и бумажных. Время, в течение которого, идя по прямой, я расту. Вверх, вглубь, а иногда вширь. Иногда я кажусь себе очень большой, иногда – очень маленькой, но всегда есть еще место, чтобы расти, поэтому первая грань будет оставаться такой еще очень долго. Это грань будущего.

         Вторая грань посвящена мне – сейчас и мне – здесь. Я иду вверх и немного назад, но все же – иду. Я вижу новые глаза. Некоторые – живые, некоторые – нарисованные и написанные. Я растягиваю себя как можно шире и стараюсь сделать так, чтобы я была – всем, и все было мной. Так, чтобы я была везде, чтобы видела всех, и чтобы все видели меня. Я воспитываю себя, как могу. Выискиваю невиданные уголки мира, а если вдруг нахожу – рассказываю о них. Танцую и улыбаюсь в лицо тем, кто меня не понимает. И тем, кто танцует со мной. Это грань настоящего.

         А когда наступает еще один – третий – острый угол, я падаю в искромсанное прошлое и начинаю барахтаться в нем до самого утра. Все смешивается, становится странным, смешным или страшным, давно пережитое мозаикой выкладывается в будущее, которое тоже приходит, преломляясь во времени, и пока мое сознание играет в чехарду с подсознанием, предчувствием и памятью, мое тело настолько расслабляется – что я его практически лишаюсь.  

         А потом все повторяется.

         Громко орет будильник, нарастает гул машин, голодный кот просит снисхождения, а где-то на кухне ласковые голоса телеведущих рассказывают о том, что новый день наступил. Иллюзия рассвета рассеивается, когда открываю шторы и вижу все тот же голубоватый фонарь и  коралловое небо, отражающее собой другие фонари – только оранжевые, более яркие, чем мой. Совсем скоро в это время будет светло. Выпадет снег и будет светиться как Луна, отраженным светом. Дом напротив постепенно открывает желтые глаза и время от времени выплевывает пешеходов, которые, не успев выйти на улицу, становятся круглыми, чтобы не впустить холодные капли за шиворот, где еще сохранился запах любимого мыла и тепло квартиры. Раньше я совсем не замечала этого за деревьями. Теперь же деревьев почти нет.

         Из кухни пахнет кофе, теплая шелестящая вода смывает остатки сна. Время будто бы медленно раздвигается, но, несмотря на это, всегда заканчивается на пять минут раньше, чем хотелось бы. Подъезд выплевывает и меня и заставляет бежать, перепрыгивая лужи, стараясь не влезть в грязь и не сломать каблуки.

         Все равно поздно.

         25 веселых взглядов и один строгий. Все – на  меня.

         - Извините, можно войти?

         - Чтоб это было в последний раз!

         Вздыхаю. Каждый раз – последний. И каждый день – моя утренняя порция искреннего чувства вины.

         - Что вы уже написали?

         Пытаюсь догнать остальных. Как всегда, успешно. Как всегда, я – для себя – Юлий Цезарь: 3 разных тетради, уши и попытки писать двумя руками одновременно. А когда звенит звонок, шум из ничего вырастает в нечто, и каждый из двадцати пяти толпится возле учительского стола, заглядывая через плечи друг друга, чтобы увидеть оценку, я слышу, обращенное ко мне:

         - Тебе «пять».

         За что?

         А потом длинные коридоры, наполненные безликими – для меня – личностями разных полов, возрастов и предпочтений в выборе сорта мороженого. «Они» - уже не местоимение, а имя существительное. У этого «они» есть множество рук, глаз, и даже свой голос: очень неразборчивый, но очень громкий. Прислушиваться к «они» бесполезно. Прислушиваться можно только к следующему звонку, после которого все затихает, кроме монотонного шепота, который рассказывает что-то: не то о последней серии сериала, не то о впечатлении от покупки килограмма конфет в воскресенье.   

         - Тихо! Урок начался!

         Пытаюсь вникнуть в причины появления самоиндукции или понять, откуда же берется энергия при перемещении электронов с верхнего уровня на нижний при восстановлении окисленного ранее никотинамидадениндинуклеотидфосфата. Безуспешно. Перевод и анализ сочинений Шекспира – и те мне кажутся гораздо более доступными! И все-таки пытаюсь представить электроны в виде маленьких толстеньких существ из Страны Чудес, которые прыгают вниз по лесенке замка Червовой Королевы, и от каждого их прыжка ступеньки срабатывают, как аэрозольные баллончики: в воздух вылетает что-то желтое, пахнущее медом – энергия. Куда она потом девается, я уже знаю из главного закона физики: она никуда не девается. И ниоткуда не берется, а только перетекает из одного состояния в другое.

         А следующий урок – это химия. Все очень хотят просто уйти домой. А я – нет. Я просто хочу остаться. Как же они не могут понять, что химия не входит ни в одну из трех граней, кроме этой! Здесь и сейчас ее место, ее время! Какие же они глупые… Ведь все равно все это придется узнать, только разве не проще – от учителя?

         Количество человек в классе медленно, но верно сокращается, и к последнему уроку нас иногда почти нет.   

         А когда и этот – последний – подходит к концу, нас уже совсем нет. Есть они, и есть я, бредущая, домой. Рассматриваю узоры кирпичных пятиэтажек, растущих вглубь луж, и жалею, что не умею летать – обувь прослужила бы дольше. А в грязном подъезде приходят в голову странные мысли:

         «Мы судим о наших предках, жившим многие века назад, по наскальным рисункам. Мы знаем, на кого они охотились и как развлекались. Как же будут судить о нас через многие века, и что о нас подумают, увидев эти художества?»

         Впрочем, много думать вредно. Хотя это уже стало для меня привычкой, избавиться от которой – как от героина – невозможно. Да и не возникает желания.

         Кот счастлив меня видеть, потому что знает, что сейчас можно будет перестать орать и заняться едой. А я перехожу во вторую фазу, вторую грань, в настоящее, которое потом буду помнить только по событиям, но не по ощущениям.

         Телефон всегда занят, дверцы шифоньера – все – настежь, монитор не выключается, музыка заглушает шум машин с улицы, все же оставляя возможность разговаривать, раскрытая книга на диване, приветы, переданные друзьям из разных стран, тени для век – на веках и, наконец, последний взгляд на себя в зеркало.

         - Опять уходишь?

         - Да.

         - Когда вернешься?

         - Не знаю.

         И не из безразличия, и не из вредности, а из нежелания врать. Ведь действительно не знаю: куда и когда.

         Архаическое видение мира: деление его на хаос и порядок. Деревня, конечно, порядок, а все, что за ней: лес, море, степь – хаос.

         Современное: город – тоже хаос.

         Там, где порядок, ощущается спокойствие, безопасность. Находящийся в нем человек знает, где он, почему, чего можно ожидать. Деревня принадлежит в равной мере каждому ее жителю. Все знакомы друг с другом и друг друга контролируют.

         Волнам, деревьям и высокой траве – как бы я их не любила – я все же предпочитаю людей и архитектуру. Ведь смысл не меняется. Морская прогулка (или даже – заплыть подальше), поход в лес или бегом через высокую, дикую степь  - то же, что и маршрутка – метро – пешком – насквозь! Дом ли (чей-то), клуб ли, выставка, театр, Арбат (все же, скорее, - Старый! )… Есть знакомые полянки, островки, дупла, и верхушки. Но всегда риск,  приключения, впечатления... Независимо от настроения, времени года, наличия или отсутствия попутчиков...

         А иногда останавливаюсь на площади, под зонтиком, и наблюдаю за размытыми контурами домов, фонарей, неоновых разноцветных вывесок и красных автомобильных фар в мокром асфальте.

         Дома всегда бывает тепло, серебристо-голубые сумерки, полосатые тени жалюзи и полосатый свет моего фонаря. Кот занял мою постель, но – ненадолго.

         Меня ждет еще один мир, еще одна часть.

         Прикроватный желтый свет над книгой – и хаос машин, фонарей и луж становится таким чужим, неприятным, хотя внутри, в груди, все еще живет клубящееся облако впечатлений от пережитого. Иногда – любовь, иногда – страх, страсть, восхищение, но всегда – жизнь, и только так жизнь. По-другому – существование.

         Из шума голосов один громче всех:

-         Ты уже засыпааааешь!

         Это ааааа превращается в мое ааааа. В аааа меня, падающую в туманную пропасть, удара о дно которой я не успеваю почувствовать, вздрагиваю, вижу открытую книгу на одеяле и часы, показывающие полночь.

Выключаю свет.

Мгновение темноты, а потом – всплески красок, событий: непонятных, не подлежащих логическому объяснению. И я, мое сознание и мышление, блуждающее по лабиринтам подзознания, чувств и памяти о восприятии.

А потом все повторяется.

Громко орет будильник...

1.11.2002