Свечи передумали гореть и уже было начали плакать. А я все всматривалась, всматривалась в догорающее пламя и не могла решить: помочь ему – умереть, или помочь – выжить. Решила оставить все, как есть. Встав, выбежала на мокрый асфальт в разных носках: одном полосатом, другом – в горошек, и только в одном ботинке. Помчалась. Вперед. Это не было направлением, это было конечным пунктом путешествия. В лужах видела отражение: останавливалась, поправить прическу. Только приподнять их над землей не получалось, только самой наклониться, а тогда волосы окунались в воду и намокали. И те, кто ставили мне диагноз в ответ на вопрос о цвете волос - «грязная блондинка», теперь могли бы удивиться. К слову «блондинка» можно было добавить два «грязных» вместо одного – и цвет, и состояние. Получилось бы глупо, но какая была бы разница? Я привыкла к глупостям. Поэтому оторвалась от лужи и побежала дальше. Одно обстоятельство меня очень огорчило. Носок, на котором не бьло ботинка, сначала стал совсем грязным, а потом протерся до дыр.

А потом всплыло еще одно обстоятельство. Только оно меня сначала удивило, а потом обрадовало. Я ведь совсем забыла об одежде! Что-то все-таки на мне было, но я не могла рассмотреть, что, так как когда наклонялась к очередной луже, но видела не ниже своего лица. Впрочем, меня это не слишком волновало, потому что, несмотря на недавно закончившийся дождь, в воздухе было тепло. Иногда прохожие советовали мне использовать витрины магазинов, как зеркала, но было еще не слишком поздно, и внутри магазинов горел свет, а снаружи фонари светили так тускло, что надежда увидеть свое отражение пропадала.

Выстраиваются в очередь, даже не зная, за чем. Я тоже не совсем знала, зачем я стояла в очереди. Только мои пальцы на левой ноге знали, потому что совсем замерзли, и потому что это был обувной магазин. Только злая продавщица ласковым голосом сказала мне, что один ботинок они мне все равно не продадут.

Второй парень сказал, что это они скромничают, и что скромничать нехорошо, и что я должна учить свои части тела, даже самые отдаленные, как нужно себя вести в обществе. Тогда третья девушка наконец догадалась, что им холодно, и они отправили четвертого парня в магазин за ботинками. Но он вскоре вернулся, объяснив, что ничего не понимает в женской обуви. Его отправили еще раз, сказав, что это совершенно не важно, куда он идет, главное, чтобы в ближайшие пятнадцать минут его не было в пределах видимости. За эти пятнадцать минут меня отвели в другой магазин, раздели, разули, а потом одели и обули опять, растрепали мне волосы и сказали, что теперь на меня очень даже приятно смотреть.

• Как будто раньше было неприятно! – уже было обиделась я, но мне объяснили, что существуют так называемые правила приличия, согласно которым ходить по улицам города, завернувшись в простынь, к тому же в дырявую и грязную, не полагается – даже если ночью не спится. – Разве это простынь? – возразила я. – Это сари! Самая настоящая китайская сари!
• Индийское сари. – ласково произнесла пятая девушка, совсем не пытаясь надо мной смеяться. – Они обычно сотканы из разноцветных тканей, гораздо более прозрачных и легких, чем хлопок. Я не хотела тебя огорчать, но твоя простынь совсем не была похожа на сари.
• Послушай, мы совсем не пытаемся тебя насильно чему-то учить или смеяться над тобой. – вмешалась так долго молчавшая первая девушка. – У нас работа такая. Нам за это платят. Мы просто хотим тебе помочь.
• Что??? – я уже собиралась говорить большое спасибо. – Как это платят? Деньги платят?
• Да, как это ни странно, там, где я работаю, нам платят деньги за насильное переучивание людей. Я в университете работаю.
• А по виду не скажешь… Сколько же тебе лет?
• Двадцать семь. Ты находишь в этом что-то странное?
• Да нет… - я наклонилась к самому ее уху. – А кто эти четверо?
• О, эти! – она засмеялась совсем громко. – Это мои друзья! А что, насторожили?
• Нет, не насторожили. Просто спасибо хочу сказать… за все…
• Да не за что… Ты бы ее видела неделю назад… - первая указала на третью. – Мы ее увидели на скамейке в парке. Она… расскажи сама.
• Да что рассказывать… - третья посмотрела вниз и снова на меня. Ее губы двигались так плавно, так красиво… точно в такт словам, которые она произносила… Ее кожа была такой белой, гладкой, напоминала абрикосы почему-то. Темно-зеленые глаза – с серыми вкраплениями – длинные ресницы и подвижные веки, путешествующие, как тень от Земли по Луне: медленно, все время оставляя нам на обозрение разную форму. Ее живые рыжие волосы длиной чуть выше плеч вздымались вверх и опускались вниз, когда она двигала головой, оживленно что-то рассказывая… - …поручней черепахового дивана. А теперь я выгляжу немного по-другому. И, кажется, нравлюсь себе и другим.
• Еще бы… - сказала я, сообразив, что прослушала все, о чем она рассказывала.

Вот так мы и прошатались до утра. Я пыталась найти дорогу домой – но только у меня это получилось совсем не сразу. Зато они теперь знают, где я живу. И даже четвертый знает. Он вернулся через восемнадцать с половиной минут, потому что засмотрелся на какую-то из витрин – но мы его позвали с собой, когда искали мой квартал из синего кирпича. Я нашла свои свечи совсем мертвыми, а кровати совсем пустыми. Все улеглись спать, потому что устали. Только пальцы на моей левой ноге не спали очень долго, потому что им понравилась горячая ванна. Третья осталась жить у меня, только я ее переименовала во вторую, потому что нас всего было двое. А башенные часы сломались лет девять назад, только у нас еще не дошли руки им помочь – мы все вылавливаем прохожих на улицах. А на первую я обиделась. Она мою китайскую сари в урну выбросила. Сказала, что купит индийскую. И что китайцы сари не носят – особенно такого вызывающего цвета и такого невероятно обтягивающего покроя.